Герб города Кирсанова

Ледовые рейсы по Ладоге

Николай Михайлович Шубкин закончил Кирсановскую среднюю школу №1 и курсы шоферов, когда в мае 1940 года его призвали на срочную службу. Проходил ее на одной из погранзастав на границе с Финляндией.

Еще с вечера на 22 июня 1941 года полуторатонную машину рядового Шубкина загрузили ящиками с патронами. Предназначались они для учений, запланированных на воскресенье. Уже несколько суток по ту сторону финской границы слышался нарастающий гул машинных моторов. Было ясно: на сопредельной территории накапливается техника, скорее всего - военная. Слово "война" как бы витало в воздухе. Но погранзастава продолжала жить обычной жизнью. И намеченные на 22 июня ученья были, в общем-то, штатными. Начаться они не успели. Ночью заставу смяли ринувшиеся из-за границы танки. Поднятые по тревоге пограничники попытались занять оборону. Но что могли их обычные винтовки, гранаты и единственный пулемет "Максим" против бронированной техники. Шубкину еще в начале боя приказали разгрузить машину, отогнать в безопасное место. Выполнив приказ, он присоединился к стрелкам. Но их оставалась уж горстка.

Погранзаставы больше не было. Началось отступление. В уцелевшую машину Шубкина погрузили раненых. Он довез их до Ленинграда, сдал в госпиталь.

С тех пор боеприпасы и раненые стали постоянным грузом Николая Шубкина на его фронтовых дорогах. Проходили они по самому Ленинграду, по его окраинам в составе войск, оборонявших город. Осенью 1941 года фронтовая судьба привела Шубкина к Ладожскому озеру, вошедшему в историю Великой Отечественной войны, как дорога жизни осажденного Ленинграда. Оно осталось единственным разрывом в кольце немецкой блокады, цепко охватившей город. Пока не замерзла вода, боеприпасы и продовольствие в Ленинград доставляли баржами. На них же вывозили из города людей. Не многие из барж доходили до берега. Немецкие самолеты легко топили их, неповоротливые и тихоходные. Но все-таки они шли. Потому что в Ленинграде уже начинался голод.

В октябре в район Ладоги откомандировали из воинских частей всех шоферов с автомашинами. Сформировали из них 290-й автобатальон, в состав которого вошел и Шубкин. А в ноябре к ним прибыл представитель Ленинградского фронта. Задал показавшийся поначалу несерьезным вопрос: "Кто может пользоваться коньками?" Отозвались на него меньше десятка, в том числе Николай. Из отдельного разговора с ними поняли: по Ладоге намечается строительство автомобильной трассы. Надо провести разведку, обследовать лед.

Им дали веревки, шесты, ломики. Велели держаться друг от друга на расстоянии 20 метров. Через каждые полкилометра - километр мерить толщину льда. При сильном морозе и ветре они прошли километров десять - пятнадцать, когда лед начал трескаться. Обмороженные, вернулись назад. А через неделю поход повторили. На семнадцатом километре встретились со встречной группой "конькобежцев", которая делала замеры льда от другого берега.

Через неделю по намеченной трассе пустили пробную автомашину без груза. Она не вернулась. Пришлось использовать аэросани и конные повозки. А когда лед окреп, по Ладоге пошли машины.

О тех ледяных рейсах Николай Михайлович не может говорить без спазмы в горле. Каждый метр 35- километрового пути через Ладогу таил смерть. Самолеты, бомбившие баржи, теперь бомбили их. Их налетало по семьдесят - сто. Машины горели факелами. Проваливались в ледяные разломы. Попадали в старые полыньи, обманно схваченные тонким ледком. Полыньи схватывались быстро, потому что зима 1941 и 1942 года была в Ленинграде на редкость суровая с морозами до 35 градусов.

Машины шли друг от друга с разрывами в пятьдесят метров. С распахнутыми дверцами, притянутыми к кузову проволокой. Под кузовом двухметровые доски, за которые пытались ухватиться, когда машина проваливалась под лед. Во время ближней бомбежки единственное средство защиты - белый маскировочный халат. Шофер, если успевал, выпрыгивал из кабины, отбегал подальше, ложился на лед. Однако летчики часто высматривали их. На бреющем полете расстреливали из пулеметов. Самым опасным был участок трассы под Шлиссенбургом, занятом немцами. Ладога здесь сильно сужалась, и автотрасса легко простреливалась с берега. Немцы не упускали этой возможности, подбивали и жгли машины, их груз.

Груз был опять продовольствие, боеприпасы, люди, позднее оборудование ленинградских заводов, отправляемое в глубь страны. Продовольствие и боеприпасы везли ленинградцам из местечка Кобона на восточном берегу Ладоги. Везли на западный берег, к населенному пункту Кокорево, на общее расстояние в шестьдесят километров. Обратным рейсом из Кокорева в Кобоны переправляли раненых и жителей Ленинграда.
- Это были уже не люди - скелеты, - с непритупившейся болью говорит Шубкин и рассказывает, каким малым был паек даже шоферов. А у ленинградцев он был настолько ничтожен, что не спасал от голодной смерти. Поэтому старались, как можно больше отправить людей из Ленинграда.
- Везли их, - рассказывает Николай Михайлович, - в открытых кузовах, как любой другой груз - при небывалой стуже, под бомбами, под обстрелами. Трупами и останками разбитых машин была устлана вся ладожская трасса. И мои рейсы редко обходились без того, чтобы из кузова не снимали на лед двух - трех человек, не выдержавших дороги. Рейсов Николай Михайлович делал два - три в сутки. По смертельной Ладоге, мимо Шлиссенбурга, мимо плакатов на трассе: "Водители, ваших трудов Ленинград и Родина не забудут". Делал Шубкин эти рейсы с ноября 1941 года по март 1942-го, с ноября 1942-го и до той поры, пока была Ладожская трасса. В весенне - летнее время, когда сходил с Ладоги лед, шоферы возили военные грузы по сухопутью. Провалиться под лед на тех дорогах было нельзя, а остальные опасности на них были те же.

В марте 1944 года Шубкин вез боеприпасы для прорыва немецкой обороны в Шлиссенбургском направлении. Изуродованная снарядами дорога оказалась перегороженной каким-то грузом из разбитой машины. У него стоял знак объезда, и Николай свернул в обозначенном направлении по заполненной весенней водой колее. И сразу раздался взрыв, как оказалось потом, противотанковой мины. Машина разлетелась вдребезги. Николая отбросило в сторону. Он и трое из шестерых военных, которые ехали в кузове на боеприпасах, остались живы. Но, конечно, все ранены.
Николаю Михайловичу минные осколки поразили все тело, голову…

Домой, в Кирсанов, на родную улицу Первую Трудовую, в дом № 15, где живет и поныне, Николай Михайлович вернулся инвалидом второй группы по зрению и с медалями "За участие в героической обороне Ленинграда" и "За победу над Германией". С медалями за Победу пришли с войны и братья: Василий и Григорий, один из которых воевал на западном фронте, другой на восточном. Один был ранен, другой уцелел. Но пережитое увело обоих из жизни до срока. Совсем не пришел с Великой Отечественной войны четвертый, самый старший брат Алексей. Имя его увековечено на гранитной плите у кирсановского Вечного огня.

Николай Михайлович бывает там, но надпись на плите прочитать не может. У него давно уже первая группа инвалидности по зрению. Похоронив несколько лет назад жену, он живет один, находя поддержку в Кирсановском обществе слепых, членом которого состоит больше пятидесяти лет. Недавно здесь отметили и этот горький юбилей Николая Михайловича, и его очередной день рождения.

© Е.С. Уривская. Голову в почтении склоняя... Кирсанов, 2001 г.

Наверх