Все правильно, а досадно...
Ноябрь обозначил свое наступление полосками льда вдоль берегов реки, но рыбаки-удильщики еще продолжали рыбачить. Затемно занял я свое место на реке Вороне и привязал лодку у левого берега. Часом позже приплыл Георгий и выбрал место на правой ветреной стороне около водной растительности, наискосок от меня.
Со дна поклевок не было, лишь предвестники неудачи - ерши объедали насадку, изредка попадаясь на крючок. Ничего не оставалось делать, как ловить плотвичек да уклеек выше дна, но и те попадали все режет и все меньшего размера.
С утра намеревалось выглянуть солнце, а к девяти небо заволокло тучами, подул северный ветер. Температура воздуха понизилась настолько, что вдоль лески около удилища начали поблескивать ледяные иголочки. Несмотря на мою теплую одежду, рыбалка удовольствия не доставляла. Я надел шерстяные перчатки, невольно посматривая в сторону приятеля. Двойные, перехваченные бечевой куговые поплавки его щучьих удочек прибило к водной растительности, а сам он, подняв воротник, безучастно сидел, дымя махоркой, попеременно пряча от холода руки в карманы.
- Буду сматывать... - решил я и посмотрел на часы: они показывали десять.
В лодке Георгия послышалась возня. Я посмотрел на него. Он двумя руками, кряхтя, держал мощное ореховое удилище, конец которого, изогнувшись, смотрел в воду. Рыбак с полувековым опытом еле управлял рыбиной, давая ей ходить лишь перед носом лодки, заворачивая рыбу то влево, то вправо.
Через четверть часа, видя, что удилище остается напряженным, я спросил:
- Да что там за зверь?
Не ответив на вопрос, Георгий медленно выдавил:
- Р-руки мерзнут...
Смотав удочки, я направился к нему на помощь. Приблизился к его корме, осторожно перешагнул в его лодку, взялся за удилище, и, когда он убедился, что нагрузка мною полностью принята, разжал красные пальцы, тут же сунув их за пазуху. Минут через пять он достал из кармана шерстяные варежки, но прежде озябшими пальцами завернул самокрутку, покурил и только тогда их надел. Сладко затянувшись, заговорил:
- Поначалу я узнал щучий норов, когда она шарахнулась в заросли, а теперь не могу понять, что это ползает по дну?
Тем временем я держал удилище, изогнутое дугой, на леске которого ощущались редкие глухие, но тяжелые толчки. Движение лески, слишком медленное для рыбы, и полчаса борьбы с чем-то живым, не давшим пока себя опознать, делали явление загадочным. Неопределенная борьба на холодном ветру утомила и меня.
- Давай, - сказал Георгий, - отвяжем лодку, ты будешь приподнимать вертикально, а я наготове с багориком...
Леска была прочностью более десяти килограммов, оборвать ее на гибком удилище было практически невозможно. Усиливая натяжение, я выпрямился во весь рост и отвел удилище за плечо: оно изогнулось почти на 180 градусов, что-то тяжелое давало толчки, но я чувствовал, что "оно" уже почти не сопротивлялось, и приходилось поднимать только живой груз... Наконец сквозь волны начал вырисовываться большой щучий хвост - вот он показался из воды, и я воскликнул:
- Ее кто-то держит!
- Молчи!- буркнул Георгий, будто боясь кого-то спугнуть.
...Расплывчато забелело брюхо щуки, дальше все искажалось, терялось в темной воде.
Поднимать удилище возможности были исчерпаны, держать становилось все трудней, и я крикнул:
- Багри!
Георгий медлил, будто не хотел вырывать щуку из пасти непонятного хищника. Убедившись, что щучий хвост больше не поднимается, опустил багорик в воду и резко вонзил его в щучье брюхо. Общими силами, поднимая добычу хвостом вверх (в ней было килограммов пять), увидели, что из пасти щуки в воду, упруго натягиваясь, уходит другая леска. Я схватил леску и медленно выволок увесистую корягу, за которой на этой же леске извивался килограммовый налим.
По самодельному грузилу узнал свою двухживцовую снасть, вчера оставленную на дне из-за зацепа. Извлек налима и говорю:
- Георгий, этим уловом следовало бы поделиться со мной!
Георгий, не торопясь, вырезал тройник, засекший щуку под перо брюшного плавника (!), поднял на меня прищуренные глаза и спросил:
- А в правилах... как написано?
И сам же ответил:
- Независимо от того, кто вываживал рыбу, улов принадлежит владельцу удочки.
- Да, там так написано, - с досадной интонацией произнес я.