...Долюшка женская - вряд ли труднее сыскать
Думается, что утверждение великого русского мастера слова Н. А. Некрасова, вынесенное в заголовок, в полной ме¬ре актуально и сейчас. Чего греха таить, к одним судьба бо¬лее благосклонна, и живут они, словно сыр в масле... А другие без слез и волнения не могут вспомнить свой жизненный путь. Так много трудного и обидного выпало на их долю.
К последним относят себя и моя собеседница Юлия Алек¬сеевна Дерябина, старший мастер швейной бригады акцио¬нерного общества "Фабрика "Победа”, которая начала рас¬сказывать со слезами, с ними и закончила. Тяжко в такой об¬становке слушать исповедь души, сопереживать, еще труд¬нее писать, подбирать те самые нужные слова, которые бы ярко я точно раскрыли всю ее жизнь.
Всего два годика было Юленьке когда умер папа Алеша (семья жила в Уметском районе). По словам других, он бе¬зумно любил свою единственную дочку и буквально не спу¬скал с рук. - Может, помню, а может, и нет, только будто бы в памяти осталось, как держалась я, за чей-то черный подол батюшка, проходя к гробу мимо меня, сказал: "Молишься, доченька? Молись, молись! Эти наставления до сих пор запа¬ли в душу, - рассказывает Ю. Л. Дерябина.
А через год мама, Мария Федоровна, вышла замуж за де¬ревенского парня. И это событие запечатлела детская цепкая память. Сидя в избе на теплой печке, дочка запомнила, как фотографировали жениха и невесту, то есть ее мать и нового отца Володю.
Родились вскоре Юлины три сестренки. Любил поначалу выпить хозяин. Бывало, напьется и давай куролесить. Выго¬нит маму с маленькими детьми, и сидят они, дрожат на зава¬линке. Однажды пьяный в избе навоз зажег, каким топили печь. Разгорелся тот страшным костром, грозящим пожрать все подряд и ребятишек в том числе. Испугались малышки, раскричались. Услышала тот безумный крик мечущаяся око¬ло закрытого дома мать, разбила стекло, заскочила внутрь и, спасая детей, потушила огонь.
Но, слава Богу, только по молодости выделывал отец такое. Вовремя спохватился да сызнова начал жизнь. Ныне за¬ботливые, и внимательные к детям и внукам родители пенси¬онеры живут в Молоканщине.
Вплоть до пятого класса воспитывалась Юля у маминой тетки, тоже Марии. Там и училась в сельской школе. Летом на каникулах с девчатами, бывало, разгружали машины с зерном от комбайна на току. Старались подростки, за что за¬работали премию - по роскошному зеленому шерстяному платку. Несказанно обрадовались обновке. По тем годам - до¬рогой подарок. А закончив восемь классов, чтобы хоть чуть-чуть подзаработать, пристроилась на лето в школе на не¬сколько месяцев, кем могла: и уборщицей, и делопроизводи¬телем и библиотекарем.
Но девчушка хотела учиться, потому и поехала в Саратов. Обучалась в вечернем текстильном техникуме, посменно ра¬ботая на фабрике. Там совсем молоденькая, вышла замуж. Родился сын Славик.
Что пережила Юля словами не передать! Любил Иван вы¬пить, а напившись, ко всем ревновал свою жену. Собралась тогда молодая семья и уехала к его матери в Смоленскую об¬ласть. Думали, что там будет получше. Жили на квартире. Да только, видимо, редко кто исправляется. А уж если есть в ком какая дурь, ’’колом ее оттудова не выбьешь”, - говоря слова¬ми известного поэта. Вот и Иван, возвращаясь домой, буя¬нил, дрался, не давал покоя. Протрезвев, через дверь просил у жены прощения (она боялась ему открывать), потом опять за свое принимался.
Однажды Юля, возвращаясь вечером со Славиком на ру¬ках из детского сада, где работала, чуть не поплатилась жиз¬нью. Увидел ее пьяный муж кинулся к ней с ножом. Сжалось, словно клещами, у нее сердце, с испугу обмякли руки и но¬ги, спасибо, сумела вырвать нож. Пока он искал его, убежала. Вызвала милицию, а муж, обезумев от спиртного, схватил ее было за голову, да мужики отбили. Отсидел тогда 15 суток. С сыном своим не общался, некогда было - в вине утонул и гулял вдобавок. Почему-то и Слава не звал его отцом.
Вот так и жили, если это можно назвать жизнью. Уже и квартиру отделывали, на нее ордер дали, и картошку выры¬ли, но оставила все. Жизнь была не мила.
Чуть больше двух лет было Славе, когда приехал за Юлей отец Владимир Васильевич и привел ее с ребенком на роди¬ну. Хватит, поиздевался муж.
В ноябре шестьдесят девятого в Кирсанове устроилась на фабрику ’'Победа". Присылал Иван письмо матери, справ¬лялся о Юле, а вообще-то, напоминали о нем только мизер¬ные алименты, такие, как, например, 1 рубль 62 копейки. Курам на смех.
Вот а закончились дикие кошмары, которые снились ей в первое время даже во сне, и от которых она все куда-то убе¬гала.
Позвали ее, еще молодую, как-то сельские подружки в клуб (она гостила у бабушки). После просмотра фильма, из¬вестное дело - танцы. Помнили еще ее деревенские парни. Один пригласил танцевать, а как узнал, что у Юли есть Сла¬вик, так и мигом испарился. А второй стоял в дверях, все смотрел и смотрел на нее, не отрывая глаз, даже смущал та¬ким пристальным вниманием черноглазую красавицу. Весь вечер, не отходя, танцевал с ней. Провожая домой, все не ве¬рил, что у нее растет малыш, а увидел - не испугался.
“Славик, хочешь покататься?" - ласково спросил его. Так и подружились втроем, по истечении двухлетнего знакомст¬ва поженились.
Все-таки компенсировались ее мытарства двадцатилет¬ним счастьем с мужем Владимиром Петровичем, шофером бывшей сельхозтехники, промелькнувшим, как один миг.
- Был он к нам добрым, внимательным и желанным. Ро¬дился еще сын Сережа. Любил всех, старшего усыновил, но, видно, судьба решила добить, - сквозь следы говорит Юлия Алексеевна, - заболел муж. Месяцами ухаживала за ним. Вместе была и в Московском институте нейрохирургии. Вы¬писался инвалидом первой группы.
Еще до болезни проводили они в армию Вячеслава, кото¬рый попал в проклятый Афганистан. Зачем ему там быть? Видеть и испытывать все ужасы войны? Бедная мать не на¬ходила себе места, когда стали оттуда присылать цинковые тяжелые гробы с телами погибших ребят. Словно обречен¬ная, с оцепенением боялась, что вот так же однажды получит и она свое родное дитя.
Письма приходили часто. Почти все их она знает наи¬зусть, столько раз твердила милые сердцу слова, словно мо¬литву. Даже сейчас наизусть читает строки: "Мама, часто ви¬дел дуб. Он похож на наш, и только здесь начинаешь пони¬мать, как дорога жизнь и вода. Не побываешь здесь, никогда этого не поймешь и не оценишь”.
Да, многое пережил там воин. Был контужен, метался в больнице с лихорадкой, но уберегся от гибели.
Как-то увидела своего дорогого сына по телевизору, в программе "Служу Советскому Союзу", ни одну из которых не пропускала. Показали, как в горах опустился вертолет, а ее Слава, вместе с другими бойцами, разгружал что-то. Ког¬да оглянулся на кинокамеру. Тут она его и узнала. "Сыночек", - побледнев, зашлась мать, успев крикнуть лишь одно слово. Но фрагменты киносъемок коротки и скупы... Позже со все¬ми делилась своею радостью, удостоверившись, что сын не убит.
- Бог внял моим Молитвам, отпустил сына живого, - говорит она. - Не знали мы точно, когда вернется, а Сережа уга¬дал, что 15 ноября, как в воду глядел. И вот звонок, его зна¬комый звонок в дверь. "Сыночек...” — обняла его, а у самой подкосились ноги и закружилась голова. Причитаю в голос, сроду не знала, что способна на такое. До сих пор он мне ни¬чего не рассказывает о войне, жалеет, а когда выпьет, только кулаки сжимает и все плачет, будто желая отомстить за пере¬житое.
Одному отцу лишь что-то говорил втихомолку от меня, а тот три дня подряд крутил привезенные "афганские" пес¬ни и плакал, плакал...
Позже, работая водителем в райпотребсоюзе, нашел Сла¬ва, себе там же, в бухгалтерии, девушку. Отец еще в Москве лежал, а он с Людой поехал к нему за благословением, поже¬ниться задумали. Владимир Петрович, видно, сознавая свое безнадежное положение, сказал тогда: "Юля, плохой я тебе помощник. Играй свадьбу одна". Так и сделали.
Побыл он на инвалидности три с половиной года и умер. Закатилось красно солнышко для Юлии Алексеевны, померк белый свет, но милого дружка не вернешь. Много чего пере¬живала она в жизни, пережила и это черное горе. И живет те¬перь только ради детей да внука. Кстати, ему уже пять лет. Назвал его Слава Сереженькой в честь своего брата Сергея и товарища, с которым воевал в Афганистане и к которому ез¬дил на свадьбу.
Все ближе подходит к развязке рассказ, да еще одно испы¬тание выпало на долю матери. Второго сына, Сережу, летом прошлого года тоже призвали на службу в армию. И хотя он служил в России, под Москвой, не обошла его, по словам ма¬тери, дедовщина. Что это такое, всем известно. Так вот, при¬слал командир части письмо матери, чтобы срочно приеха¬ла, забрала сына - комиссовали его. Глянула Юлия на свое дитя в больнице, а у него только кости да кожа остались. Ис¬тощал весь. Нынче выходила, выкормила, и работает парень путейцем на станции Кирсанов. Трезвый, скромный, в рабо-те добросовестный. Как-то будучи дома, узнал, что поднима¬ют сошедший с рельсов вагон. Не усидел, побежал помочь, благо живет рядом, на улице Ухтомской.
- А недавно мужу память была - три года, как схоронили. Дети пришли, с ними съездила на кладбище, на родную мо¬гилу. Только не выносит душа дикости, как оскверняют хули¬ганы дорогие места, не дорожат памятью умерших, то клеен¬ку на столике у могилы на полоски разрежут, то снимут вен¬ки, то сломают кресты. Сколько их уже поломано! Ничего святого не остается у варваров. Видно, не думают, что и са¬мим придет черед здесь лежать. - горется Ю. А. Дерябина.
Не забывает она живущих в Молоканщине родителей - Марию Федоровну и Владимира Васильевича. И внуки ходят к бабушке и дедушке: то изгородь отремонтируют, то еще что-либо по хозяйству помогут.
- Ну а как сейчас живете? - спрашиваю ее, уговаривая, чтобы не плакала. - Может быть, жизнь вам снова улыбнет¬ся.
- Сейчас вся жизнь в детях, внуке. Внучок весь отпуск был со мной. Настрой у меня такой: детям хорошо, а мне еще лучше, лишь бы у них все ладилось. Как-то приходил ко мне один, "просил ручку ". Жена его умерла, мол, приказала, "же¬нись только на ней", на мне значит. Но замуж не собираюсь. Живем с сыном вдвоем. А вообще, конечно; думаю, всем хо¬чется побольше внимания, ласки, ведь жизнь много била. Обидно, хуже всех что ли? Фабрика мне - второй дом, и швеи со своими заботами, проблемами за 25 лет-работы слали как родные. Все друг о друге знаем, делимся, переживаем. К каждой стараешься найти подход: кого пожуришь, кого похвалишь. Смотришь - дело идет.
Когда было трудно. - продолжает она, - помогали люди. Вот старший мастер смены Раиса Васильевна Степанникова всегда уговорит, пожалеет, посочувствует, и отлегнет вроде от сердца. А тетя мужа, Екатерина Васильевна Потапочкина, когда я ездила с ним по больницам, с ребенком сидела. И присмотрит, и накормит. Низкий поклон ей за это. Я им всем благодарна, - замолкла она, вытирая слезы.
Вот такая, видно, наша женская доля, труднее которой вряд ли отыщешь. И все же, несмотря ни на что, Юлия Алек¬сеевна от ударов судьбы падает и поднимается, и снова идет вперед, всем смертям назло, отдавая тепло своей души тем, кто рядом.
© А.С. Харламова. Пока живу - помню, пока пишу - живу, 2008 г.