Герб города Кирсанова

Марина Климкова. Поэзия степной охоты: Из истории усадьбы Ильиновка // Тамбовская жизнь, 2009, 22 июля. РУБРИКА: «МИР ТАМБОВСКОЙ УСАДЬБЫ»

Поэзия степной охоты: Из истории усадьбы Ильиновка

Охота являлась любимым увлечением мужских представителей дворянских усадеб дореволюционной России. Она была распространена и в Тамбовской губернии, богатой черноземными почвами, где располагались поместья многих именитых семей.

По силе впечатлений ничто не могло сравниться с процессом погони за диким зверем и подготовке к охоте, представлявшей особый ритуал: проверка оружия, обмен опытом, рассказы о былых приключениях и волнение в ожидании новых. Засыпая вечером накануне, думали о том, чтобы, не дай бог, не проспать, поэтому видели тревожные сны и быстро вставали на рассвете по звуку шагов слуги в коридоре и его первому стуку в дверь комнаты.

Весна в Ильиновке. Фото начала 20 в.
Весна в Ильиновке. Фото начала 20 в.

Ранним утром охотники собирались во дворе усадебного дома. Здесь их ждали оседланные лошади, которые спокойно стояли на траве, покрытой росой или тронутой первыми заморозками. В противоположность им, собакам не стоялось на месте - они волновались и нервничали, предвкушая гон.

Участники охоты садились на лошадей и занимали отведенное им место в охотничьей веренице, в которой существовал строгий порядок. Процессия, молча, трогалась в путь. Впереди ехал доезжачий (проводник) с гончими на смычках и выжлятниками (псарями, которые водили стаю, напуская ее на зверя и сзывая). За ними, один за другим, следовали борзятники (ловчие) с собаками на сворах. По дороге участники охоты любовались восходом солнца и прислушивались к утренней тишине. Но вот собаки чувствовали зверя, и весь мир вокруг внезапно преображался, пробуждаясь от сна. Трубные звуки охотничьего рога, голоса гончих, крики охотников нарушали спокойную жизнь природы. Степенное движение сменялось быстрой скачкой, чувство тревожного ожидания - азартом.

Охота являлась для участников не только будоражившей кровь страстью, но и своеобразной "поэзией", которая удовлетворяла самые тонкие эстетические потребности души. Не случайно ей вдохновлялись многие композиторы, поэты и художники, создавая произведения мирового искусства.

Особенности охоты в Кирсановском уезде Тамбовской губернии можно представить по мемуарам племянника поэта Е.А. Боратынского - Михаила Андреевича Боратынского, жившего со своей семьей в родовой усадьбе Ильиновка. Он писал, что для многих помещиков добыча не являлась главной целью охоты. Более важен был сам процесс, его красота, а также состязание в ловкости и уме, происходившее между человеком, собаками и диким зверем. Именно так воспринимал охоту дед Михаила Андреевича - адмирал Илья Андреевич Боратынский (дядя поэта), по имени которого была названа кирсановская усадьба Ильиновка и близлежащее с ней село.

Представитель следующего поколения - отец Михаила Андреевича, Андрей Ильич Боратынский, - увлекся охотой в подмосковной усадьбе Крекшины, где одно время жил с детьми после смерти жены Елены Львовны (урожденной баронессы Боде). В лесах там обитало много болотной птицы, зайцев и лисиц. В ту пору Андрей Ильич в совершенстве освоил ружейную охоту по "красной" дичи (дупелям, бекасам, вальдшнепам), завел псарню и стал разводить гончих псов. Порой бывало, осенью, когда скашивались сельские поля, на охоту выезжало все мужское население усадьбы, все до одного, от помещика до дворни - лакеев, поваров, камердинеров, приказчиков. В господском доме оставались лишь женщины и дети.

В кирсановских усадьбах охота имела свои особенности. Если в Подмосковье, по воспоминаниям Михаила Боратынского, охотясь с гончими, брали острова (лесные массивы) и отъемы, то в Ильиновке преобладала равнина - степь, поэтому собаки должны были быть более выносливыми и спокойными, способными преодолевать большие расстояния. Собака с пылким, неуравновешенным характером от длительного бега по степи быстро слабела. Если ей в первые минуты преследования не удавалось захватить, например, зайца, то она, истратив все силы на начальный рывок, вскоре останавливалась и прекращала погоню.

Зайцы в Кирсановском уезде, по наблюдениям Михаила Боратынского, тоже были "не московские", а степные - умные и сильные. "Русаки, - писал он, - поднимались с лежки совершенно свежие. Местность ему была хорошо знакома. Он выдерживал массу гонок и, добравшись до спасительной гладкой межи, сразу наддавал, отделялся от собак и часто без угонки скрывался за горизонтом. Особенно часто уходили русаки в первое время, тогда мы еще не обзавелись сильными, резвыми собаками с примесью крови степных пород. Мне приходилось видеть, как русаки матерые соразмеряли свою силу в зависимости от резвости собаки, которая за ним шла. Однажды я поднял русака в тот момент, когда со мной был только один старый кобель, уже потерявший свою резвость. Русак, положительно не опасаясь этой собаки, все время висел у нее, как говорится, на носу, но когда подоспели другие собаки, и заяц почувствовал опасность, то он сразу быстро отделился от старика и сильно пошел наутек и, как мне помнится, так и ушел без угонки, выбравши, вероятно, свою любимую межу. К таким русакам невольно чувствуешь уважение; и хотя досадно бывает, что собаки осрамились, но в глубине души радуешься за этого молодца-русака".

Травля зверя в кирсановской степи являлась несравненно более интересной и зрелищной, чем в Подмосковье. Все здесь было видно с большого расстояния. К тому же на просторе и русаку, и собакам можно было свободно развернуться, в полной мере показав свой ум, ловкость и силу.

Обычно охотники, отправив гончих вперед, к местам, которые предназначалось брать, двигались без разбора по своим и чужим полям. Навстречу им из деревень выбегали мужики с бранью и кольями в руках, поэтому наездники съезжали на дорогу, чтобы не провоцировать скандал. Михаилу Боратынскому приходилось быть свидетелем, когда та же толпа, сгонявшая охотников со своих зеленей, вдруг меняла свое настроение. Увидев зверя, она начинала возбужденно кричать: "Вот он! Вот он, заяц!" Тут все охотники с крестьянской толпой срывались с места и все вместе неслись за испуганным зайцем. Недавняя вражда окончательно забывалась, когда погоня давала положительный результат. Тогда толпа окружала счастливого охотника, который, приняв молча русака, привычными движениями рук вторачивал его к седлу. Перекинув добычу вниз головой, он, молча, вынимал трубку, закуривал, брал собак на свору, садился на лошадь и, важно раскланявшись с толпой, неспешным шагом присоединялся к остальным охотникам. Вид у него был такой невозмутимый, что, глядя на него, каждый должен был чувствовать: все происшедшее для этого охотника является самым обычным и простым делом. Ведь нет ничего удивительного в том, что он затравил зверя у всех на глазах (т.е. не осрамился), так как от его сильной и умелой своры собак русаки никогда не уходили.

Боратынский писал: "Толпа провожает удаляющегося охотника с нескрываемым уважением и с полным сознанием удовлетворенности, и потом весело расходится по домам, с жаром передавая друг другу мельчайшие подробности виденной травли. Они в этот момент не… крестьяне-собственники, охраняющие свое имущество, а охотники, такие же, как тот борзятник, который, казавшийся после победы таким спокойным и невозмутимым, а во время травли неистово кричавший, мчался за зайцем, барабаня арапником бока своей лошади, и который боялся только одного: чтобы этот заяц не ушел как-нибудь от его собаки и не покрыл его голову вечным… позором. Но горе тому борзятнику, который при тех же обстоятельствах не затравит зайца. Его осмеют, а, пожалуй, и поколотят, если он не догадается вовремя убраться. Ему тут припомнят и чужие поля, и потраву, и пр. А чем виноват этот повар или лакей, которого посадили на лошадь, дали дурных собак и взяли на охоту? А между тем он глубоко убежден, что виновен именно он. А если не он, то заяц, который, конечно, был не русак, а оборотень. И никогда не согласится с тем, что собаки плохи. Эта весьма характерная черта, которую мне приходилось не раз наблюдать".

Охота с ружьем носила совсем другой характер, чем псовая, но тоже была наполнена сильными ощущениями и поэзией. Самой увлекательной и сложной считалась охота на дроф - птиц очень умных, осторожных и подозрительных. Существовало несколько способов их обмана, но, как правило, пользовались самым простым из них: охотник-стрелок залегал в высокой траве в стороне от добычи, а опытный загонщик осторожно гнал птицу в его направлении. Искусство загонщика заключалось в том, чтобы направлять движение дроф в нужную сторону, не давая им взлететь. Если все его действия были выполнены с должным мастерством и необходимой предосторожностью, а стрелок проявлял точность глаза и сноровку, охота давала хороший результат и приносила удовлетворение.

Весна в Ильиновке. Фото начала 20 в.
Вид с холма в Ильиновке. Фото 2002 г.

Наверх